Фото: www.vestnik57.ru
Торфом топил печи весь город, деревня, и стоял осень-зиму тяжелый запах от недосушенного топлива. Он чуялся уже на станции, когда я в 1923–1930 годах приезжала домой...».
Вслед за топливными проблемами исчезло с зимы 1917 года мыло. А началась уже эпидемия сыпняка, катила с фронта по всем дорогам. Приходилось стирать постоянно – белой глиной, какой-то лесной травкой «гусиное мыло» или щелоком, который в огромном чугуне наваривался на древесной золе.
Исчезли начисто спички. Чтобы наутро разжечь печи, сберегали в них кучки тлеющего торфа, дабы утром выгрести на загнетку и вздуть огонек. Не стало и керосина. Даже слабенькую пятилинейную лампу нечем было зажечь. По вечерам дети Яковлевых садились учить уроки вокруг большого стола, и напротив каждого стояла своя коптилка – блюдечко с конопляным маслом, в котором чадил скрученный из ваты фитилек. По утрам все девочки вставали с черными косами.
Питались скудно. «Хлеб давали по карточкам, плохой, овсяный. Нам в школе на перемене, правда, выдавали по большому куску ржаного и по конфете. Но было это недолго. Несколько раз маме удавалось выменивать на холсты или вещи в деревне или у знакомых купчих муку и пшено. И пшенный кулеш составлял наш ежедневный обед лет пять-шесть неизменно. Потом мама держала на квартире мальчиков из деревень, и они платили пшеном, картошкой, конопляным маслом. Так скудно жили, но были сыты».
У священника Иоанна Яковлева было много хлопот и тревог. Помимо бесконечных похорон и отпеваний тифозников, он был занят еще и врачеванием, поскольку в Малоархангельске свирепствовал сыпняк, и умерли многие близкие знакомые, в том числе дети и подростки. В городе везде пахло креозотом – средством против вшей. Батюшка посещал своих заболевших прихожан – крестьян и лечил их домашними средствами.
С середины лета в Малоархангельске начались аресты. Забирали домовладельцев, купцов среднего достатка, чиновников царских учреждений. По воспоминаниям В. Яковлевой, «было арестовано около 20 (а может быть, и больше) человек, среди них и знакомые моих родителей». А однажды, в августовский вечер, раздались ружейные залпы со стороны тюрьмы, которая находилась за городом, на горочке. Это расстреляли всех арестованных «заложников». Многим горожанам стало страшно, и они почувствовали, что война и революция принесли не только развал, разруху, призрак голода, но и страшные, непонятные зверства. Белые в Малоархангельске С этого вечера все в Малоархангельске замерло. Родственникам тела не разрешили брать. И захоронение этих первых в городе жертв «красного террора» произошло уже позже, когда деникинская армия вошла в город. Похоронили всех сразу, везли вереницу гробов. Было торжественно, скорбно и страшно…
Части Добровольческой армии никто не вышел встречать. Они вошли тихо, без выстрела. Опасаясь погромов евреев, священник Яковлев в дни безвластия поселил в своем доме, в подвальной кухне, несколько семей. Прожили они неделю – дней десять и вернулись в свои квартиры, так как их никто не обижал.
На второй день прихода белых в соборе был благодарственный молебен, но настоятель Воскресенской церкви отец Иоанн в своем храме такой службы не проводил: он и новой власти не доверял.
Белые были в городе около месяца, вели себя спокойно, никаких погромов, расстрелов не было. На время стало лучше с продуктами и как-то легче, но обыватели были в ожидании событий, так как начиналась битва за Орел. Варвара Яковлева вспоминала, что «деникинские части из города уходили торжественно. Был ясный солнечный день. Все горожане вышли на проводы. Армия с музыкой, с блестящими офицерами, маршем пошла по выгону, повернула на орловскую дорогу. Ребятишки проводили их далеко за город, до Беленького моста». О бегстве из города и хлебе для красноармейцев А дальше события развернулись стремительно. Уже через несколько дней дошли до Малоархангельска вести о разгроме белой армии под Стишью, и их части покатились назад, на юг. В городе началась паника. Ведь население в основном доброжелательно принимало белые части. Ходили слухи, что будут грабежи. Наступили уже холода, но из города, кто мог, начали разбегаться по деревням.
Паника охватила и семью Яковлевых. Чтобы спастись, она разделилась. Единственный сын, Серафим, уехал на юг с одним из квартирантов-дворян. Матушка, Александра Ивановна, с младшей дочерью Ольгой ушли в соседнюю деревню к знакомому крестьянину. Более взрослые дочери, вместе с тетей, Анной Ильиничной, приютились у друзей.
Отец Иоанн решил не оставлять храм Божий, и ушел в Воскресенскую церковь охранять ее от кощунства. Дома остались две сестры – Маруся и Варвара, «самые смелые и беззащитные». Пришлось девушкам натерпеться страху, когда в город с ближней Подгородней слободы ворвался знаменитый местный бандит Михейка. Пользуясь безвластием, он со своими подельниками грабил дома горожан. Явился Михейка и в дом священника, но его банда спешила, и потому ограничились разбойники только вещами яковлевских квартирантов.
А вскоре в дом заглянули и красноармейцы – из передового отряда, вошедшего в город. Но никаких агрессивных действий тоже не предприняли, только, почуяв голодными ноздрями запах горячего, свежеиспеченного хлеба, попросили немного для себя. Их угостили, и, поев, красноармейцы ушли. В Малоархангельске снова установилась и быстро набрала силу советская власть. Она реквизировала лучшие дома, вещи, снова произошли необъяснимые аресты.
Все горожане, стремясь выжить, что-то прятали, от соседей таились, помалкивали. Жизнь налаживалась, но с продуктами и топливом все еще было трудно. Кроме пшена и конопляного масла, семья Яковлевых мало что имела. «Успел благословить…» В начале 1920 года в Малоархангельске вспыхнула очередная эпидемия – на этот раз испанки («испанский грипп» – так называли его трудноизлечимую форму, которой в странах Европы заразилось около 500 миллионов человек и не менее 50 миллионов из них скончалось). Умирали многие горожане в том страшном году. Не миновало горе и семьи священника. Вот как вспоминала об этом Варвара Ивановна Яковлева.
«В конце апреля 1920 года папа заболел испанкой, которая не впервые посетила наш дом. Форма была как будто легкая. Папа полежал дня три-четыре. Доктор Шушлябин, старый земский врач, лечил его на дому. Папа все тревожился о храме, что нет там службы. Утром он встал, чтобы пойти в церковь и отслужить обедню. Прежде чем пойти в церковь, папа направился в сарай позаботиться о корме для коровы. И там упал! Вернулся, лег – и больше не поднялся.
Врачи установили отек легких. Лежал папа дня три. Все время в забытьи и с трудным дыханием. Невесть откуда явилась под окно бродячая собака Арапка, которую мы, дети, иногда кормили. Она простояла под окном все трое суток и выла. Этот вой еще усугублял ту тревогу, ужас, что поселились в сердцах. Скончался папа в ночь на 3 мая 1920 года, успев прийти в себя на несколько минут и благословить плачущую семью».
В эту ночь случилось полное лунное затмение, и дочери посчитали, что их замечательный отец – святой и потому скоро окажется в раю.
В течение нескольких последующих лет все семейство Яковлевых постепенно разъехалось из милого их сердцу и уютного уездного городка. Несмотря на разного рода препятствия и ограничения, которые советская власть чинила выходцам из духовного звания, все дочери получили образование и заняли свою нишу в новом обществе. Варвара Ивановна Яковлева, к примеру, преподавала на факультете начальных классов Орловского пединститута и даже выпускала методические пособия для учителей.
К сожалению, все три храма Малоархангельска были в 1920-е вначале закрыты для верующих, а потом и стерты с лица земли. А о Воскресенской церкви не осталось никаких документов, даже хотя бы единственной метрической книги. Только вот «Записки» Варвары Ивановны Яковлевой, на основании которых я писал эти очерки, стали своеобразным памятником отцу Иоанну, его духовному подвижничеству и храму, в который батюшка вкладывал много лет свою душу… Вечная ему память! Александр Полынкин
Источник: Орловский Вестник
30.03.2017 08:02